ХРАМ ВЛАДИМИРА СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА

Неделя сыропустная. Воспоминание Адамова изгнания. Прощёное воскресенье.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

“Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?” (Пс.8.5). Так изумлённо вопрошает царь и пророк Давид своего Господа, когда пред его внутренним взором предстаёт великая тайна спасения падшего человечества. “Что есть такого в нас, здесь пред Тобою стоящих, Господи, что Ты умер за нас страшной смертью, и любовь Твоя к нам не угасла, не пресеклась?” Так, скорее всего, спросит каждый из нас, если однажды вдумается в простую и непостижимую реальность Голгофской Жертвы. “Что Тебе, Боже мой, в брате моём, который, как тот “ангел сатанин” у апостола Павла, “пакости ми деет” (2.Кор.12.7)? Он мне “пакости деет”, а Ты, Господи, любишь и жалеешь его!”

Впереди Великий пост, и нам всем по давней привычке кажется, что самое главное в нём – правильно составить своё меню. Или, ещё того лучше, попытаться, например, в первую неделю только себе и позволить, что запивать просфору раз в день крещенской водой. Во всяком случае, если и занимает что-то наши умы, так это по большей части проблема еды, как будто и не говорил нам апостол Павел неделю тому назад: “Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем” (1.Кор.8.8). И вот в тот самый момент, когда мы прилежно рассчитываем наши постные трапезы, наш Бог неожиданно говорит нам совсем о другом. Он говорит нам – о прощении.

В русском языке есть два слова, которые хотя и обозначают разные вещи, но тем не менее связаны какой-то таинственной внутренней связью: прощение и прощание. Прощаясь при расставании, мы должны простить друг друга. Отправляясь в далёкий путь, мы должны вырвать из своего сердца все тщательно сохраняемые там оскорбления, все по тайным уголкам рассованные обиды, все счета, которые мы готовы предъявить при удобном случае и близким, и дальним. Это прощение при расставании надолго необходимо потому, что никто из нас не уверен в возвращении, никто из нас не может дать гарантии нового свидания: путь дальний и опасный, и неизвестно – вернёмся ли. А раз существует вероятность того, что не вернёмся, тогда, конечно, простить необходимо, потому что не тащить же все эти обиды, всю эту мразь и суету с собой в Вечность, на Страшный Суд, где все с неизбежностью увидят, какие мы на самом-то деле мелочные и гадкие.

Прощать надо, но простить – трудно. Отчего это? Оттого, мне кажется, что желание обличать и клеймить брата своего за его реальные или мнимые грехи очень уж глубоко в нас укоренено. Что скрывать, для нас, грешных, попрекать и укорять своих ближних и сладостно, и приятно. Почти так же приятно и сладостно, как и чесать, где чешется. Если, не дай Бог, нет никого рядом, всегда можно найти повод и предмет для обличения вдали: зачем артисты такие бесстыдники, отчего молодёжь такая наглая, почему, наконец, начальники столь глупы? Заставить замолчать свой внутренний голос, который пафосно и страстно обличает всех вокруг, мучительно трудно. Не в пример проще не смотреть в сторону мясного отдела, придя в магазин за хлебушком…

Бог говорит нам о прощении перед дальней дорогой Поста для того лишь, чтобы мы поняли: не вегетарианство наша настоящая цель, а любовь к ближнему своему. Воздержание от скоромной пищи не цель, а средство, и Пост – это всего лишь инструмент, необходимый нам для того, чтобы мы могли совершать мучительную работу по изменению своей души.

Сегодня – заговенье на сыр и яйца. Сегодня день, когда мы, православные, прощаемся со скоромными снедями, чтобы налегке отправиться в далёкий и трудный путь Поста. Как некогда блудный сын, мы “приходим в себя”, возвращаемся к себе и обнаруживаем, что мы – изгнанники. Подобно праотцу Адаму, мы по собственной воле однажды покинули отчий дом, оставили Божий Рай и оказались в далёкой от Бога стране. И вот сегодня мы вспоминаем изгнание из Рая нашего далёкого предка, потому что его горькая участь сродни нашей беде. Как и он, мы настойчиво стремились к освобождению от плена сыновства; как и он, мечтали о свободе преслушания; как и он, захотели устроить нашу жизнь не по заповедям Божиим, а по собственным лекалам, то есть – захотели быть, как боги.

Зарвавшемуся блудному сыну Бог попускает вкусить по-настоящему свинской жизни, Адаму же, в буквальном смысле слова “обожающему” самое себя, предстоит изгнание в смерть: “…ибо прах ты и в прах возвратишься” (Быт.3.19). Изгнанный из Рая Адам плачет о своей горькой участи, и с ним вместе плачем и мы, его потомки, плачем и молим Господа вернуть нас домой, принять нас в отчие объятия, вновь даровать нам радость Богообщения. Горестными, пронзительными словами плачет вся Церковь: “Раю всечестный… шумом листвий твоих Содетеля всех моли, врата отверсти ми, яже преступлением затворих”.

Рай вновь может открыть нам свои врата, которые закрылись ещё и потому, что горделивый и ропотный Адам не себя самого, а Бога обвинил во всех своих грехах. Вспомним, как он ответил Богу: “Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел” (Быт.3.12). Бог, жена, змий – все виноваты в том, что пал Адам. Все, только не он сам. Потому и оказался этот всеобщий обличитель изгнанным из Рая. Потому и закрылись для него врата Вечной Жизни. Потому и понятно, что нам, его детям, они откроются тогда, когда мы искренне и просто научимся прощать всех, кто нас обидел. Неужели мы не простим их, неужели мы не простим тех, за кого Господь наш умер на Кресте? Аминь.

25 февраля 2001 г.