ХРАМ ВЛАДИМИРА СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА

Неделя 19 по Пятидесятнице.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

С раннего детства каждому из нас знакома история про пионеров-безбожников, которые из жалости помогали одиноким людям и немощным старикам. Все мы хорошо помним, что отличительной чертой малолетних благодетелей было обязательное условие тайного творения добрых дел. Думая сегодня об этих мальчиках и девочках, которые были воспитаны в оголтелом безбожии и вместо молитв пели песенки типа: “Возьмём винтовки новые, на штык – флажки, и с песнями в стрелковые пойдём кружки”, думая об их бескорыстно-стыдливом служении ближним, поневоле вспомнишь слова одного церковного писателя древности о том, что “душа по природе своей – христианка”. Эти маленькие красногалстучные атеисты, сами того не ведая, в точности выполнили завет Христа: “У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая” (Мф.6.3). Едва ли кто-нибудь рассказывал им о том, как старый епископ тайно, крадучись, под покровом ночи, как какой-нибудь разбойник, ходил по улицам родного города и подбрасывал в дома бедняков кошели с деньгами. Едва ли они слышали историю жизни Мирликийского Святителя, но поступали точно, как он.

Каждый день поутру мы читаем в нашем молитвенном правиле слова, которые, видно, настолько привычны нашему уху и глазу, что мы как-то перестали вдумываться в их значение: “Вера же вместо дел да вмениться мне, Боже мой, не обрящеши бо дел отнюд оправдающих мя”. Так думал о себе святой автор этих слов, такими вырвались они из его сердца, сокрушённого покаянием. Ему и в голову не приходило, что он за всю свою жизнь совершил хоть какие-то добрые дела в мире сем, поэтому и просит он у Бога вменить ему в доброе дело единственное, что у него осталось, – веру. Святитель же Игнатий Брянчанинов в своём “Слове о спасении и христианском совершенстве” прямо призывает своих читателей: “Возненавидим… – вы слышите: возненавидим! – мнимые добрые дела, возникающие из лжеименного разума, из движений крови… – и даже, о Господи! – из сердечных чувств, как бы ни казались нам наши чувства и помышления возвышенными, непорочными, святыми”. Как же нам возненавидеть то, что происходит от наших сердечных чувств, когда чувства эти кажутся нам самым важным, самым святым, что в нас есть, когда мы готовы легко признать себя и глупцами и невеждами, только не бесчувственными, только не бездушными?

Человеку духовно невежественному или, скажем так, неопытному может показаться, что тут мы имеем дело со смирением, которое “паче гордости”, что наши Отцы и Учители церковные уж слишком пылко заботятся об анонимности своих добрых дел, уж очень сильно боятся получить от кого бы то ни было похвалу. Стоит ли так напрягаться? В конце концов, не растаем же мы оттого, что кто-то скажет нам некое доброе слово в ответ на наше доброе дело.

Конечно, не растаем! Просто ещё на шаг отойдём от нашего Бога. Отойдём в сторону и по направлению к Его и нашему супостату, противнику, к отцу лжи. Один шаг – это немного. И если точно знать, что больше таких шагов не воспоследует, то можно и не бояться. Но вот беда – это ведь как с вином: одна рюмка – ещё не пьянство, проблема только в том, что, как правило, одной-то рюмкой дело никогда не ограничивается. Так и в нашем мнимом доброделании: однажды начав, мы уже никогда не сможем остановиться. Однажды восприняв наркотик похвалы, мы всю оставшуюся жизнь будем страдать от того, что нас “не ценят”, “не любят”, “не уважают”. “Я им всю жизнь, всё здоровье отдал, а они…” Они, понятно, всё это съели и “спасибо” не сказали. И постепенно, незаметно для нас самих не собственно доброе дело становиться целью нашей жизни, а то, что должно за ним следовать: признательные глаза, слёзы умиления, бурные и продолжительные аплодисменты, слава, любовь и восторги окружающих…

До Бога ли тут, до спасительной ли нищеты духовной, когда избалованный вниманием и благодарностью облагодетельствованных человек видит в себе и в своей душе только сияние праведности? О каком покаянии, о каком спасении души может идти речь, когда сладкий фимиам славы опьяняет христианина, словно вино, и он, сам того не замечая, делается безумным и духовно нетрезвым, совсем как заправский пьяница?

На самом деле всё просто: совершая добрые дела, очевидные для всех, мы медленно, но верно становимся заложниками, рабами своего успеха, своей доброй репутации, своей положительной характеристики. Иными словами, не репутация наша принадлежит нам, а мы сами становимся её рабами. Нам чрезвычайно важно с этих пор, как мы выглядим в глазах других, и мы готовы на любые жертвы, чтобы выглядеть достойно.

Тайное же доброделание никакой благодарности не приносит. И даже наоборот: часто его результатом становится хула, насмешки и непонимание. Снести их тем более трудно, что злобой платят за реальное добро. И однако, святые готовы были выглядеть отвратительными безумцами, глупцами, юродивыми – только чтобы никто не заподозрил их в осознанном доброделании. Они поступали так, потому что понимали: всё золото мира, все аплодисменты поклонников, все благодарные слёзы облагодетельствованных не стоят одного – возвращения в Дом Отца нашего Небесного. Потому что очень хорошо помнили слова сегодняшнего евангельского чтения: “Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего” (Лк.6.35).

Вот единственное доброе дело – спасение собственной души. А если в прельщении гордого ума своего мы вдруг возмечтаем, что способны спасти и ещё какую-нибудь погибающую душу, то хорошо бы нам помнить, что Спаситель мира заплатил за такое спасение Своей жизнью, и меньшей цены за душу человеческую предлагать нельзя. Аминь.

15 октября 2000 г.