ХРАМ ВЛАДИМИРА СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА

Неделя 21 по Пятидесятнице.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

“О святем храме сем и с верою, благоговением и страхом Божиим входящих в онь, Господу помолимся!” – так вся Церковь Православная, вся её всемирная полнота ежедневно возглашает во время Божественной литургии, очерчивая этими строгими словами круг верных, круг христиан, сообщество людей, над которыми, подобно благословенному покрову, простирается её, Церкви, молитвенная защита, материнское предстательство. Эти слова не только указывают круг людей, за которых Церковь молится, они резко и недвусмысленно исключают из числа христиан людей неблагоговейных, самодовольных, ничего кроме самих себя и своих потребностей в мире этом знать не желающих. Благоговение, которое толковый словарь русского языка определяет как глубочайшее почтение, – вот единственное чувство, с которым христианин, если он действительно христианин, может дерзать входить в храм, в дом Божий, в место, которое Промыслом Божиим выделено из остального мира для того, чтобы быть обиталищем Божества, территорией святости. Человек, без страха Божия, без благоговения входящий в храм, – не христианин, что бы он сам о себе ни думал.

Не нужно особенно пристально присматриваться к самим себе, чтобы понять, каким горьким упрёком каждому из нас звучит эта простая и такая привычная молитва Церкви за каждым богослужением. Это ведь не кто-то из внешних, чуждых Церкви людей, это мы – верующие христиане – прибегаем в храм Божий в лучшем случае в последнюю минуту, запыхавшись от спешки и суеты. До молитвы ли тут, когда нам ещё полчаса нужно, чтобы отдышаться и в себя прийти? А чаще мы вообще являемся в Дом Божий, когда сочтём нужным. Иногда кажется, что мы, православные, воспитаны не Словом Божиим, не благочестивыми традициями Матери-Церкви, а песенками известного барда-безбожника: “Мы успели! В гости к Богу не бывает опозданий!” Вспомните-ка, вчера вечером в начале богослужения храм был почти пуст, а через полтора часа он всё-таки наполнился вот такими “благоговейными” христианами. И зачем, спрашивается? Приходили бы уж к самому отпyсту! Какая разница в самом деле?

Так Слово Божие сеется в наши души, как в терние, а потому-то и не даёт достойного плода. Я уж не говорю о том, зачем мы приходим в храм. А ведь только тот, кто не хочет видеть, не заметит, что приходим мы не к Богу, а в некий магазин, где за известную плату удовлетворяются наши, нет, не религиозные, как мы сами думаем, а суеверные потребности. Мы в своём подавляющем большинстве убеждены, что самое главное дело, которое мы могли бы сделать для Бога, – это поставить Ему свечку за рубль. Мы совершенно забыли о том, что Бог наши свечки не ест и не греется на их трепетных огоньках. Мы забыли, что свеча – не жертва Богу. Свеча – символ, знак нашей жертвы. А сама жертва – молитвенное сокрушенное предстояние пред Божьими очами здесь, в храме. Предстояние трудное, долгое, сосредоточенное. Способность к такому подвигу воспитывается не сразу, а медленно и постепенно. Но враг рода человеческого, диавол, внушил нам, что такие подвиги вовсе ни к чему: спасти душу свою можно простенько и без затей – пришёл в храм, когда в печень кольнуло, поставил свечку и был таков! И вот мы приходим и чуть дыша, на цыпочках, с умильным выражением лица “выполняем свой религиозный долг”, а потом, так же чуть дыша – потому что знаем: батюшка в этом храме свирепый, и чуть что не так, заорёт на весь храм, – с чистым сердцем из этого храма уходим.

Сердце наше спокойно, потому что никого мы не убили, не ограбили, даже старались не толкнуть, в общем не шумели. А то, что всем своим поведением в этом храме мы оскорбили святость места, разрушили благоговейную стройность литургии, соблазнили своим бесстыдным, да – бесстыдным, поведением десятки людей – потому что заниматься во время общей сосредоточенной молитвы, во время служения ангелов чем-то посторонним, к этой великой минуте не относящимся, всё равно что насвистывать мелодию развесёлой песенки над гробом матери, – это что, пустяки?

Так Слово Божие сеется в наши сердца, как в землю, заросшую сорняками, потому и плод, который при этом приносится, подобен сорной траве.

Но самое страшное, пожалуй, то, что мы делаем здесь, в храме, со своими детьми. Ребёнок чист и невинен, и это мы, неблагоговейные христиане, его родители, делаем из него подобного себе. Мать во время богослужения подводит своего мальчика к иконе и начинает, указывая на неё пальцем, что-то ему шёпотом объяснять. У нас в церкви – утреня, а у них в семье – урок священной истории. Когда я пытаюсь образумить кощунствующую женщину, она искренне возмущается: “А когда же и где я буду всё это объяснять своему сыну?” В самом деле, больше некогда. Кто научил эту мамашу столь демонстративно бесстыдно вести себя во время богослужения? Да мы с вами! Разве это не мы во время общей молитвы, даже во время Евхаристического канона считаем возможным встать боком к алтарю, лицом к иконе, висящей на стене, поставить свечку, размашисто и с чувством собственного достоинства положить крестное знамение и помолиться о своём, о своих нуждах? Помолиться молитвой частной во время молитвы общей. Что же это такое, как не демонстративное пренебрежение уставом Церкви, благочестием, простым приличием, наконец!

И разве мне одному знакома такая картина: лето, жара, все окна в храме распахнуты, а на церковном дворе бегают и играют, перекликаясь и аукаясь, детишки? Им всю литургию не выстоять, так пусть у храма поиграют пока. Что ж здесь дурного? А дурное здесь то, что благоговейное отношение к храму, к богослужению воспитывается с первых дней жизни, и если ребёнок привыкает к тому, что храмовый двор – это не преддверие Царства Божия, а игровая площадка, то нужно помнить, что такое вот отношение, возможно, останется у него на всю жизнь.

Так родители, так неблагоговейные христиане уродуют не только свои души, но и души своих детей, засевая их плевелами небрежного отношения к святыне, а там и цинизма, а там и кощунства. А потом мы спрашиваем: отчего это Слово Божие сеется в сердца наших подросших детей, как в терние, и не приносит никакого плода?

И разве не ясно ещё, что поход в Церковь – событие, которое должно если не потрясать, так по крайней мере настраивать наших детей на серьёзное, трепетное отношение ко всему, что имеет отношение к Богу, к храму, к святыне? Почему дети кричат перед Чашей? Потому что мать принесла ребёнка не в храм Божий, а в районную поликлинику. С таким вот настроением большинство матерей приходят причащать своих детей. Ни подготовки достойной, ни беседы накануне, в лучшем случае прямо тут, перед Чашей со Святыми Дарами, начинается “воспитательная работа”: “Попей, миленький, компотику! Компотик сладенький!” Или – звучит молитва Церкви: “Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси Христос, Сын Бога Живаго…”, всё смолкло, всё притихло, всё трепещет и благоговеет, а тут какой-нибудь малыш вступит с мамочкой в беседу о каких-то ему одному ведомых проблемах. Что с него взять – он дитя! Но мама его, она же взрослый человек, она-то ведь благоговейная христианка, разве она не понимает, что ни зажимать ему рот, ни шлёпать его, ни объяснять ему что-либо сейчас, в эту минуту, нельзя? Можно только одно – немедленно выйти из храма. И даже не потому, что ты мешаешь другим. Всего лишь затем, чтобы когда-нибудь, пусть не сразу, сын твой понял, что в храме громко говорить нельзя. В храме вообще нельзя говорить! Так вот, чтобы сын твой действительно стал когда-нибудь православным христианином, тебе самой, его матери, уже сейчас нужно быть благоговейным и чутким человеком, не одну себя в этом мире видеть, но и других, и трепетать перед святостью минуты…

Если нам в самом деле хоть чуть-чуть жалко своих детей, если нам небезразлично, какими людьми, какими христианами они вырастут, тогда давайте бережно, внимательно и ответственно возделывать их души, чтобы Слово Божие дало в их сердцах “плод сторицею”. Аминь.

31 октября 1999 г.